THEODOR MALCOLM NOTT | ТЕОДОР МАЛЬКОЛЬМ НОТТ
✘ 21 год ✘ Чистокровный ✘ Лидер оппозиции ✘ I уровень + Silver + A2
ВНЕШНОСТЬ:
Макс Айронс, как по мне, идеально подходит на эту роль. Но это не принципиально.
ОБЩЕЕ ОПИСАНИЕ:
Единственный сын в чистокровном семействе волшебников ты был ожидаем так же сильно, как и ненавистен. На род Ноттов уже несколько поколений было наложено проклятие благодаря которому супруга главы рода, любимая им и родившая ему наследника, умирала не позднее, чем через восемь лет. Твой отец - Малькольм Нотт, по несчастливому в данном случае, стечению обстоятельств, свою супругу обожал и меньше всего на свете желал ее потерять. Тем не менее, он осознавал необходимость появления на свет наследника, так что через два года после заключения брака, миссис Нотт прижала к своей груди единственного сына, которого в честь прадеда решили назвать Теодором. Малькольм был рад, но столь же сильно напуган. С твоим появлением начался отсчет дней жизни твоей матушки и остановить этого было нельзя, как он ни пытался, к каким магам ни обращался и как сильно ни любил свою жену. Она же, в свою очередь, приняла участь как должное и раз от раза говорила, что ни о чем не жалеет. Каждый новый день, открывая глаза, радовалась тому, что вновь видит тебя и супруга подле, каждый новый день, открывая глаза, посвящала его тебе и Малькольму. Ей удалось сохранить то самое хрупкое семейное счастье, которое даст трещину, а затем и рухнет в тот самый день, когда банальная простуда посреди ночи перейдет в сильнейший жар и лихорадку, а к утру душа молодой женщины на глазах у не спящего сына и мужа отлетит к предкам. К тому времени тебе будет семь лет. Отец замкнется - ему одному из немногих удастся после падения Темного Лорда избежать Азкабана и теперь день ото дня он станет изводить себя тяжелыми мыслями, в которых нередко мелькало твое имя. Быть может, он хотел бы убить тебя, убить как того, кто отобрал у него любимую женщину, но не смог, потому что ты был его наследником и он заботился о тебе нанимая тебе преподавателей, обеспечивая и окружая благополучием. Ты рос сыном своего отца, даже не зная этого и каждый раз когда уже в школе, где ты учился на факультете Слизерин, преподаватели говорили тебе о сходстве с Малькольмом, ты вздрагивал, не то в нежелании, не то в страхе, не то в непонимании. Ты взрослеешь, Темный Лорд возвращается к власти и отец исчезает из твоей жизни как раз к тому моменту, когда ты достаточно взрослый, чтобы самостоятельно справляться с трудностями и невзгодами. Он снова будет на службе у Темного Лорда, чьи идеи ты не разделял всецело никогда, считая его безумным фанатиком и к тому же - полукровкой. Тебе была противна сама мысль о том, что ты будешь вынужден подчиняться тому, чья кровь не столь же величественна как твоя. И ты не спешил клясться в верности хозяину своего отца. Так пройдут годы, за которые ты встретишься с отцом не более пары раз. Талантливый по своей природе и умный не по годам ты наблюдал за происходящим и выступил на стороне Темного Лорда лишь в решающую битву за Хогвартс, чем уважил отца и других Пожирателей. И не прогадал. Орден Феникса пал, Великобритания погрузилась во тьму, а ты стал очень значимой фигурой. Согласно новому законодательству, главные должности в стране отныне подлежат наследованию. В будущем тебе суждено стать Министром Магии. А пока, тебя принудили жениться на мне и взглянуть по-новому на происходящее в стране. Ведь ты не намерен становиться таким же Министром как твой отец. И ради своих целей ты готов пойти даже на помощь повстанцам.
ОТНОШЕНИЯ:
Мы муж и жена и этого не в силах исправить ничто - даже сама смерть, потому что браки чистокровных не расторгаются, а брак заключенный по договору между нашими семьями и подавно, потому что ни у рода Паркинсон, ни у рода Нотт нет наследников, а угасать династиям чистокровных волшебников при нынешней ситуации в стране никто давать не намерен. Наши отцы заключили сделку, согласно которой первый сын, рожденный в браке между нами будет наследовать роду Ноттов, а второй - роду Паркинсон. Нашим мнением никто не интересовался, нас никто не спрашивал. Просто в один из вечеров тебя поставили перед фактом, а меня известили коротким письмом. Мы же с тобой никогда не общались слишком близко, никогда не были даже друзьями, которыми нам, тем не менее, предстояло стать ради нашего же будущего. Ты сам сказал, что не хочешь ощущать могильного холода, приходя вечером домой и я была с этим согласно, хотя до конца не верила в то, что твой отец решится выдать меня замуж за своего сына после всего, что между нами было. А Малькольм был мне отнюдь не чужим человеком. Впустив его в свой дом еще во время войны, я два года провела в обществе мужчины, который прошел все ступени от незнакомца до наставника, а затем любовника и любимого. Не стану таить греха я верила в то, что после победы Пожирателей Смерти стану его женой. Этого не случилось. И женская обида увеличенная во много раз максимализмом молодости пробудила во мне ненависть, о которой я вынуждена была молчать, чтобы не вызвать твое негодование. И все же, в надлежащий срок ты надел мне на палец обручальное кольцо. Я стала твоей женой и, зная, что пути назад нет, трое суток к ряду проплакала в собственном поместье, откуда ты не пытался насильно меня вытащить. Что ж, позднее я приняла это как должное. Приняла как должное и то, что между нами никогда не будет любви, потому что такие люди как мы могут уважать друг друга, считаться друг с другом, видеть соратников и друзей, но никогда не любить. Быть может, оно и к лучшему, потому что едва не всей Великобритании известно проклятие вашего дома, согласно которому, если наследник рода берет в жены любимую женщину и она рожает ему сына - ей суждено умереть сроком не позднее восьми лет. В этом смысли, учитывая цели нашего брака, отсутствие между нами чувств стало скорее приятным дополнением. И со временем, спустя несколько месяцев совместной жизни мы смогли найти точки соприкосновения. Дочь и сын пожирателей смерти, нам было, что обсудить и чем поделиться. А однажды после очередного стакана огневиски, я оказалась настолько разговорчива, что поведала тебе о своей помощи повстанцам. Это могло стать началом конца, окажись я в другой компании, но мне повезло, повезло прежде всего, потому что ты разделял мои взгляды. Так мы впервые ощутили себя не просто соратниками, но друзьями. Так я впервые поняла, что нисколько не жалею о том, что тебе согласно новому законодательству надлежит унаследовать пост Министра Магии от твоего отца. Несколько недель мы провели в привычном для нас быту, пока в очередной вечер возле камина я не заикнулась о том, что сегодня передала медикаменты повстанцам. Ты тогда помрачнел и сказал мне, что я должна быть более осмотрительной, потому что даже у этого поместья есть уши. Я кивнула и впредь мы говорили о делах, которые очень скоро стали совместными, лишь вне стен Нотт-кастла.
Что между нами теперь? Страшно представить, но супруги, сумевшие стать хорошими друзьями постепенно стали собирать вокруг себя сторонников. Все знали, что тебе надлежит стать Министром Магии после твоего отца, а значит, будущее этой страны было за тобой. Знала это и я. Знала и бесстыдно пользовалась, единственная имея на тебя влияние достаточное для того, чтобы ты прислушивался ко мне и считался со мной. Так мы собрали вокруг себя тех, кого вскоре назовут оппозицией. Оппозицией, в стране, в которой ее попросту не может быть. И мы оба знаем, что эта выходка может привести нас на виселицу. И мы оба готовы заплатить эту цену, если только это необходимо для того, чтобы отстоять свои взгляды, интересы и свое будущее.
СПОСОБ СВЯЗИ:
Личные сообщения, настоящая тема, гостевая книга;
ПРИМЕР ПОСТА:
Никто, в наших письмах роясь,
Не понял до глубины,
Как мы вероломны, то есть —
Как сами себе верны.Выдержка. Это то, что отличало и всегда будет отличать уличную торговку от аристократки, от чистокровной леди, от светской дамы, от той, кем им было быть положено по праву рождения, по праву чистой крови, по праву фамилии их семей, по их личному праву, которое по несчастливой случайности было отнято у Дафны, и с которым вместе с тем было отнято ее достоинство, ее благородство, ее честь – все то, что вторично отличало их от простолюдинов, от жалких никчемных мерзавцев, которых они старательно избегали и сторонились все то время, что еще обучались в школе. А Гринграсс так кичилась своей чистой кровью, своей принадлежностью к аристократии, она так гордилась своими собственными взглядами и своей лояльностью Пожирателям Смерти, что теперь Паркинсон было противно на нее смотреть, противно наблюдать за тем как вместе с отнятым имуществом и разрушенным социальным статусом от мисс Гринграсс уходило последние капли того, что делало ее на ступень выше всех остальных, последние вкрапления того, что еще могло поставить ее на одну ступень с Персефоной. И, быть может, волшебнице, которая ни будучи мисс Паркинсон, ни приняв на себя страшное бремя леди Нотт не охладела к жизни и ко всему происходящему вокруг, хотелось сейчас закатить бурную истерику с колкими фразами, оскорблениями и грязными ругательствами в сторону бывшей подруги, но вопреки собственным желаниям, ожиданиям и умозаключениям, в коридоре этого Мерлином забытого места, девушка не чувствовала ничего кроме апатии. Глубокой, разрушающей ее нутро, повсеместной и чудовищной апатии, направленной на все вокруг, но прежде всего на Дафну Гринграсс, на ее никчемную, жалкую, прогнившую душонку ради которой она была готова предать ту, что она называла своей подругой, ради которой она готова была оставить свою собственную семью и даже сестру. Если какие-то чувства и одолевали Персефону, если какие-то эмоции и пробивались сквозь стену тотального безразличия, то это было отвращение. Отвращение в сторону девушки, ради которой Паркинсон когда-то готова была отдать жизнь, отвращение в сторону девушки, ради которой Паркинсон часы проводила в чулане Филча, подвешенная за запястья, отвращение в сторону девушки, которая теперь не стоила в глазах волшебницы ровным счетом ничего. Отвращение. Могло ли это быть реальным? Могла ли быть ей противна та, что была ей почти сестрой?..
А знаешь, моя дорогая, так же легко, как я предала все их паршивые идеалы, нарушила все их запреты и наплевала на их положение, я могу внезапно стать той, кого они хотят видеть. Ради тебя. Ради того, чтобы одним щелчком своих тонких пальцев стереть тебя и всю твою семейку в порошок. Я могу сегодня же покаяться в том, что совершила, даже пустить скупую слезу и принять Темную Метку, а затем попросить Беллатрикс избавить меня от соблазна помогать тебе и Малфоям. И никого из вас не станет. Мы обе гордые, мы обе заносчивые, мы обе самодовольные. Мы обе. Но знаешь, в чем разница между тобой и мной? Знаешь, что разделяет нас и не дает существовать никакому «мы»? У меня здесь есть то, чего у тебя никогда не будет. У меня здесь есть власть. У меня здесь есть сила. У меня здесь есть возможности. И это я, родная, решаю кто здесь ничтожество. Это я, моя милая, выношу приговоры. Это я. Кому здесь интересно твое мнение? Кому здесь интересна ты, если они расступаются передо мной, если они склоняют колени перед тем, чьего ребенка я ношу под сердцем, если они до дрожи в коленях боятся ту, что заменила мне мать? И знаешь, хорошая моя, быть может, где-то ты и права, быть может, без всех них я действительно была бы никем, была бы своим жалким подобием. Быть может и так. Но кого здесь интересуют причины? Кого здесь интересует глубинное положение вещей, когда по одной моей просьбе, по одному моему слову любого из присутствующих уже можно записывать в число умерших? Это тебя волнует? Это не дает тебе возможности жить и дышать свободно? Всегда в тени. Всегда на вторых ролях. Ни тебе, ни твоим никчемным родителям не хватило ни сил, ни решительности, чтобы что-то противопоставить тем, кто приходится родней мне. Борьба? Так почему же вы не боретесь? Почему же тебе позволяют падать еще ниже, чем ты уже пала? Кто ты такая теперь, Дафна Гринграсс, когда я стою рядом с тобой плечом к плечу? Ты и раньше была лишь блеклым отражением меня, безликой тенью моего имени. Вас с Миллисент всегда причисляли лишь к моей свите. Думаешь, что теперь что-то изменилось? Думаешь, что смогла опорочить мое имя своей глупой выходкой? Когда орлы молчат, начинают говорить попугаи – это всем известная истина, моя милая. И твое слово ничто среди этого мерзкого гула. Они забудут это уже через час. Или посудачат неделю. Но только я так и останусь недосягаемой величиной для тебя. А ты сгинешь во тьме собственного поместья и утянешь за собой всю свою семью. Историю пишут победители, Дафна. Здесь – историю пишу я.
- Здесь я решаю, кто ничтожество, кто, сколько стоит и стоит ли чего-то вообще, мисс Гринграсс, - ровно, без тени эмоции в голосе произносит Персефона, резким движением руки прерывая чьи-то попытки вставить свое слово со стороны. Это их личное дело. И хотя Паркинсон никогда не выносит свои конфликты с кем-либо на суд общественности, сейчас это уже не имеет ровным счетом никакого значения, потому что после свершенного суда пришла пора показать всем, кто есть кто и кому здесь принадлежит подлинная власть, подлинная сила и подлинное влияние. И пусть Гринграсс будет тысячу раз права – все это принадлежит Персефоне лишь опосредованно, лишь благодаря ее родственным связям, это не имеет никакого значения именно сейчас, когда по одной просьбе Паркинсон все семейство безумной девицы могут стереть с лица Великобритании за несколько коротких часов, - Что же так сильно злит тебя, Дафна? – с усмешкой на тонких губах риторически вопрошает леди Нотт, заведомо зная ответ на этот вопрос, - Что же заставляет тебя так сильно завидовать мне? То, что твои родственники и твоя родословная оказались не столь безупречны как мои, чтобы дать тебе те же привилегии? Или то, что даже если бы нам формально дали один статус, ты бы никогда не была равна мне и всегда бы так и оставалась моим жалким подобием, моей бледной тенью, на которую внимание обращают лишь когда меня нет? – смех Персефоны звучит неестественно в гулкой тишине коридора. А она смеется очень-очень тихо, но эхо ее смеха въедается в разум против воли лишь от того, что в этих звуках нет даже намека на веселье. Это издевка. Это вызов. Это горечь. Это ее боль, - Но ты слишком плохо меня знаешь, моя дорогая. Потому что если бы знала достаточно хорошо – уже давно поняла бы, что для того, чтобы опорочить мое имя нужно нечто большее, чем тявканье подобных тебе. Ты – ничто. Твое слово против моего, - вкрадчивый шепот и Паркинсон даже не пытаясь наблюдать за реакцией девушки делает шаг вперед, намереваясь покинуть этот цирк уродов. Покинуть, потому что бледные руки, сжимающие темную кожу перчаток, дрожат так, как никогда не дрожали, а когда девушка пытается разомкнуть пальцы, короткое мгновение это кажется ей невозможным. Не то от внезапно нахлынувшей ярости, не то от ужаса всего произошедшего. Но леди Нотт не спешит оборачиваться. Она не станет сейчас распыляться. Она не станет растрачиваться. Короткий выдох и жесткая улыбка на губах, - А за словами я советую следить внимательнее, мисс Гринграсс. Здесь – не Хогвартс. За каждое оброненное в сторону семьи Министра Магии слово придется держать ответ, - Персефона неспешно разворачивается к девчонке и смеряет ее презрительным взглядом, прежде чем поравняться с нею и наклониться к ее уху, почти нежным жестом убирая белые пряди волос с лица. Жесткие, обрамленные металлом интонации и предельно четкий шепот на ухо одной лишь Гринграсс, - Мне не нужно раздвигать перед кем-то ноги, чтобы добиваться своего, Дафна. А вот что пришлось сделать тебе, чтобы твое вяканье не осталось просто бредом сумасшедшей – это предельно важный и очень интересный вопрос, милая, - тщательно сдерживаемая ярость против воли рвется наружу. Персефона с трудом заставляет себя выдохнуть, отстраниться от Дафны и вновь отступить от нее на шаг.- А за шлюху ответишь, - громкий голос раскатом грома раздается в коридоре Министерства и Паркинсон на секунду пугается собственных интонаций. Короткое промедление и она сдергивает с руки черную перчатку. Еще мгновение и она бросает ее под ноги Дафны. Не ждет ни секунды. Не рассчитывает на ответ. Просто раскрывает мерзавке ее подлинную сущность, ее трусливую натуру, в очередной раз позволяет и помогает познать саму себя. Кладет руку на рукоять волшебной палочки, закрепленной в чехле на поясе, но не ждет согласия. Неторопливо направляется к концу коридора, прежде чем обернуться. Прежде чем дать ей последний шанс хотя бы попытаться восстановить свою честь в глазах тех, кто еще верит в самодовольную девчонку. Нужно уметь отвечать за свои слова. И Гринграсс ответит. Либо слезами унижения в собственном поместье. Либо собственной кровью прямо сейчас.